Медицинский эксперт держал накрытую листом бумаги фотографию, и он сказал: «Я буду отодвигать бумагу очень медленно.»
Он сказал: ...
...«Скажите мне остановиться, когда вы увидите достаточно.»В 1999 эксперт сказал, что мой отец находился наверху наружной лестничной клетки, когда кто-то застрелил его. Пуля вошла через его брюшную полость, разрывая диафрагму, проходя в грудную клетку, где поразила оба легких. Это обстоятельства, установленные в суде, некоторые медицинские детали, собранные вместе пост-фактум детективами. После выстрела он протащился – или кто-то его протащил – в квартиру наверху лестничной клетки. Он лежит на полу рядом с женщиной, которую только что водил на деревенскую ярмарку. Наверное, он умер в течение нескольких минут, говорят в полиции, потому что он не был убит выстрелом в заднюю часть шеи. То, что полиция назвала «как будто казнь». Так, как убили женщину.
В декабре 2000 присяжные в Москве, Айдахо признали Дэйла Шаклфорда виновным в обоих убийствах. Во исполнение закона о правах жертв суд попросил меня сделать заявление о степени моих страданий, вызванных этим преступлением.
В составе этого заявления я должен был решить, был ли я за или против смертного приговора.
По версии обвинения, Шаклфорд возвращался на место убийств несколько раз, пытаясь разжечь огонь, достаточно большой, чтобы замаскировать улики. И только когда он разбил окно, чтобы дать огню воздуха, здание сгорело. Когда квартира со второго этажа проваливалась в квартиру второго этажа, на тело моего отца упал матрас, накрыв его так, что полностью сгорели только ноги.
Фотография под листом белой бумаги – это то, что осталось под тем матрасом.
Небольшое количество копоти и дыма в горле обеих жертв доказывает, что они не сгорели заживо. Другой тест, на угарный газ в их крови, был бы последним необходимым, но я об этом не попросил. Хочется отступить, когда ты еще впереди.
Медицинские эксперты перестали показывать мне улики, когда слушание закончилось. Я сделал свое заявление в суде и был подвергнут перекрестному допросу. Только мы двое смотрим на лист белой бумаги, мы в черном офисе без окон. Комната заполонена полками, полными книг и до отказа забитыми папками с файлами. Медицинский эксперт говорит, что мало семей хотят увидеть больше, чем первые пол-дюйма фотографии жертвы поджога. Он отодвигает бумагу в сторону, пока часть фотографии не становится видна, очень медленно, как движение солнца, когда оно встает или садится на горизонте, и он говорит: «Скажите мне, когда остановиться, и я остановлюсь».
Когда я дотягиваюсь до бумаги, я говорю: «Просто покажите мне.» Я говорю: «Уверен, я видел похуже.»
Он поднимает бумагу, и моя первая реакция это, что моему отцу не понравилось бы, как они потратили хороший лист фотобумаги, порезав его по угловатой, неровной форме, чтобы запечатлеть его сгоревшее тело. Тело лицом вниз, ноги сожжены до состояния окурков. Кожи нет, а мышцы сожжены дочерна, оболочки мышц прорваны чем-то красным под ними. Моя вторая реакция – как же это похоже на жареного цыпленка, запеченного до черноты, с корочкой под соусом.
За год до этого муж моей сестры умер молодым от теплового удара, пока они работали в саду. В морге она зашла в просмотровую комнату, одна. Через мгновение она высунула свою голову из дверного проема и прошептала: «Это не он. Они ошиблись.» Моя мама зашла внутрь, и они вдвоем окружили открытый гроб, прищуриваясь и рассматривая, пытаясь понять. Живым Джерард был таким веселым, и властным, и активным. Казалось глупым плакать по этому человеку.
Короче говоря, я работал в больницах. Я был криминальным репортером. Я знаю, что труп – это не человек. Когда я посмотрел на жареное месиво, которое было моим отцом, вся трагедия испарилась.
Итак, хотел ли я, чтобы человек, который сделал это, умер?
В суде выяснилось, что у Шаклфорда за плечами была долгая история физических надругательств над женщинами и детьми. Он прожил большую часть своей жизни в психиатрических больницах и тюрьмах. Женщина, которую Шаклфорд застрелил в упор в шею, была его бывшей женой. Она пришла в тюремную систему, чтобы преподавать юридические основы, и научила его использовать закон. Используя эти навыки, почерпнутые у своей жертвы, он уже заполнил апелляцию на обвинение его в убийстве.
Он сказал на суде, что он и группа одержимых соорудили и закопали бомбы с Сибирской язвой в районе Спокана, и если государство убьет его, эти бомбы действительно взорвутся и убьют тысячи людей.
Он сказал полиции, что я изводил его, присылая ему по почте вещи, в то время, когда я даже не знал его имени.
Следственная группа стала называть его грандиозные байки «Шакл-Фрейдистским» враньем.
И все же, хотел ли я, чтобы этот человек умер?
Один друг рассказал мне о теории Карла Маркса, по которой чтобы совершить преступление, ты должен сделать свою жертву своим врагом. Ты оправдываешь преступление за преступлением, делая все больше людей своими врагами, пока не остаешься один. Ты изолирован в мире, который, как ты решил, полностью против тебя. С этой точки зрения, говорил Маркс, единственный способ вернуть преступника обратно человечеству, это поймать и наказать его. Его наказание становится его искуплением. Это акт доброты.
Другой друг, буддист, рассказал, что каждая жизнь требует смерти многих других вещей. Растения, животные, другие люди. Это жизнь. Жизнь есть смерть. Мы можем только надееться, что наилучшим образом используем жизни, которые живем за счет стольких других. Он сказал, плохому человеку нельзя позволять продолжать забирать жизни любых других живых существ.
Со всем этим в голове я закончил последнюю переработку «Колыбельной» и отправил ее обратно в Нью-Йорк на следующий день ФедЭксом 10 сентября 2001 года.
То, что начиналось как темная, смешная книга о черной магии, стало историей о постоянной борьбе сил, которой является жизнь. Борьба поколений. Между людьми и животными. Между мужчинами и женщинами. Богатыми и бедными. Личностями и корпорациями. Между культурами.
На примитивном уровне эта книга о борьбе моих соседей с местной женщиной, которая открывает каждое окно и взрывает каждый солнечный денек своей коллекцией пластинок. Волынки, китайская опера, называйте как хотите. Шумовое загрязнение. После нескольких дней и недель ее ужасного шума я мог бы убить ее. Стало невозможным работать дома. Поэтому я путешествовал, писал в дороге.
Через месяц Правительство штата Айдахо приговорило Дэйла Шаклфорда к смерти.
Пока я был в туре с книгой, моя соседка упаковала свой огромный проигрыватель и миллион пластинок и исчезла.
Я написал в суд, спрашивая, могу ли я присутствовать на казни.
Туда, по милости божьей, я и еду.
